-
Лена, 22 года
Задонск -
Артём, 40 лет
МоскваГотов к общению и знакомству -
Серж, 40 лет
МоскваЖми -
Юлия, 48 лет
Санкт-Петербург -
Altemiro, 34 года
Paranavaí -
Эляна, 46 лет
Ачинск -
Павел, 29 лет
Санкт-Петербург -
Виктор, 31 год
МоскваИщу девушку для создания крепких семейных отношений -
Наталия, 49 лет
Жуковский -
Наталья, 48 лет
БалашихаАльфонсиков, Альбертиков, ДрОчунов (через О, не ошибка), на одну ночь и на две тоже, прошу проходить мимо.
Наверх
Наталия, 49 - 3 сентября 2006 16:46
И провожает его на вокзале роскошная женщина, и смотрит на него влажными собачьими глазами, и удивляются тихо окружающие дисгармоничности этих отношений: неказист повелитель, в чем тут дело?
А дело просто... Он полагал, что ему с ней все равно не светит, такая красавица, и чувствам воли не давал — не надеялся. И показывал пренебрежение. И был спокоен — не терял головы. И молол языком умно и даже интересно. И красивой женщине, конечно, захотелось капельку пококетничать и мимолетно проверить свою власть над сильным полом. И никакой власти не оказалось. И в ее самолюбии появилась щербинка, и за эту щербинку зацепилась нить чувств и стала разматываться.
Он привлек ее внимание: он вел себя необычно. Он внушил некоторое уважение: ему было плевать на ее чары. Он уязвил: явно не стоил ее — и однако пренебрегал ею. Красивую женщину заело.
Он заранее замкнул свою душу, боясь поражения и не желая боли. И эта душа, к которой ей было не прикоснуться, делалась для нее загадочной. Стала манить. И она сама придумала, какая это душа. И придумала, понятно, так, как ей хотелось бы!
Он расчетливо дразнил ее, как бы тАя в жаре ее чувства — и тут же обдавая холодом. Она начала страдать. Красивые и сильные мужчины, веселые развлечения — перестали интересовать ее. Она ощутила боль — еще не понимая, что это боль вошедшего в нее крючка, о который она сама рвется.
Она гордо переносила эту боль — но он тут же делался ласков и покорен, она торжествовала было победу, покой, удовлетворение и была краткое время благодарна ему за избавление от этой боли, — но он тут же дергал крючок вновь, осаживал ее, уязвлял, унижал пренебрежением, — и все повторялось сначала, только все сильнее и сильнее с каждым разом.
Ее губило то, что она недооценила противника в этой любовной борьбе. Его спасало то, что он с самого начала был готов к проигрышу в любой момент, и чувства его оставались в покое. Она пыталась бороться, привязываясь к нему все более; и не могла подозревать, что ночь, утро и те редкие дни, когда он намеренно не виделся с нею, он посвящал разбору событий и выработке планов на ближайшее будущее — с холодной головой, упиваясь только своим успехом, — и под руководством "опытного тренера" — своего приятеля, потертого жизнью ловеласа, которого, казалось, вся эта история страшно забавляет.
День за днем он методично сокрушал и гнул ее волю. Она начала плакать. Его рука поднималась на нее. Ему понравилось ее мучить — он уважал себя за власть над ней.
Он стал для нее единственным мужчиной в мире. Ведь ничего подобного она в жизни не испытывала, и только читала о таких терзаниях — и таком счастье, которым было временное избавление от этих терзаний.
Она оставалась для него лишь удовлетворением тщеславия и чувственности. Как только он замечал в себе росток любви к ней — он торопливо и старательно затаптывал его: он полагал, что она охладеет к нему в тот самый миг, когда уверится и успокоится в его любви.
Она стояла у вагона — предельно несчастная сейчас, предельно счастливая в те минуты и часы, когда "все было хорошо": она любила его.
А дело просто... Он полагал, что ему с ней все равно не светит, такая красавица, и чувствам воли не давал — не надеялся. И показывал пренебрежение. И был спокоен — не терял головы. И молол языком умно и даже интересно. И красивой женщине, конечно, захотелось капельку пококетничать и мимолетно проверить свою власть над сильным полом. И никакой власти не оказалось. И в ее самолюбии появилась щербинка, и за эту щербинку зацепилась нить чувств и стала разматываться.
Он привлек ее внимание: он вел себя необычно. Он внушил некоторое уважение: ему было плевать на ее чары. Он уязвил: явно не стоил ее — и однако пренебрегал ею. Красивую женщину заело.
Он заранее замкнул свою душу, боясь поражения и не желая боли. И эта душа, к которой ей было не прикоснуться, делалась для нее загадочной. Стала манить. И она сама придумала, какая это душа. И придумала, понятно, так, как ей хотелось бы!
Он расчетливо дразнил ее, как бы тАя в жаре ее чувства — и тут же обдавая холодом. Она начала страдать. Красивые и сильные мужчины, веселые развлечения — перестали интересовать ее. Она ощутила боль — еще не понимая, что это боль вошедшего в нее крючка, о который она сама рвется.
Она гордо переносила эту боль — но он тут же делался ласков и покорен, она торжествовала было победу, покой, удовлетворение и была краткое время благодарна ему за избавление от этой боли, — но он тут же дергал крючок вновь, осаживал ее, уязвлял, унижал пренебрежением, — и все повторялось сначала, только все сильнее и сильнее с каждым разом.
Ее губило то, что она недооценила противника в этой любовной борьбе. Его спасало то, что он с самого начала был готов к проигрышу в любой момент, и чувства его оставались в покое. Она пыталась бороться, привязываясь к нему все более; и не могла подозревать, что ночь, утро и те редкие дни, когда он намеренно не виделся с нею, он посвящал разбору событий и выработке планов на ближайшее будущее — с холодной головой, упиваясь только своим успехом, — и под руководством "опытного тренера" — своего приятеля, потертого жизнью ловеласа, которого, казалось, вся эта история страшно забавляет.
День за днем он методично сокрушал и гнул ее волю. Она начала плакать. Его рука поднималась на нее. Ему понравилось ее мучить — он уважал себя за власть над ней.
Он стал для нее единственным мужчиной в мире. Ведь ничего подобного она в жизни не испытывала, и только читала о таких терзаниях — и таком счастье, которым было временное избавление от этих терзаний.
Она оставалась для него лишь удовлетворением тщеславия и чувственности. Как только он замечал в себе росток любви к ней — он торопливо и старательно затаптывал его: он полагал, что она охладеет к нему в тот самый миг, когда уверится и успокоится в его любви.
Она стояла у вагона — предельно несчастная сейчас, предельно счастливая в те минуты и часы, когда "все было хорошо": она любила его.
Добавить комментарий
Комментарии: 0
