Наверх
Йети, 50 - 18 июля 2010 12:10
(Андрей Платонов – «Избранное»)
[COLOR=darkblue]До настоящего времени Андрей Платонов у меня прочно ассоциировался только с повестью «Котлован», которую когда-то в школе нам давали прочесть по внеклассному чтению, но до которой я так и не добрался. Судя по названию повести, я считал, что это писатель такой «производственной» прозы, со всевозможными – «Обязуемся, выполним и перевыполним…»
И вот, спустя много лет, в библиотеке в поисках очередного представителя русской прозы я остановился на полке с книгами Платонова. И познакомиться с ним решил все же не с «Котлована», а со сборника других повестей. В читаемое мной «Избранное» вошли «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера», «Джан» и полтора десятка рассказов.
Конечно, благодаря удивительному языку Платонова и его глубине осмысления жизни, каждая повесть заслуживает отдельной рецензии. Но я ограничусь рассмотрением двух взаимодополняющих сторон его творчества.
Первая, которая сразу бросается в глаза, – это безмерная любовь к технике. Приведенные повести написаны до начала 30-х годов, в пору зарождения индустриализации. И оптимистическая душа Платонова в условиях народовластия видела в единении мира машин и просвещенных рабочих дорогу к счастью человечества.
[I]«Он считал, что людей много, машин мало; люди – живые и сами за себя постоят, а машина нежное, беззащитное, ломкое существо: чтоб на ней ездить исправно, нужно сначала жену бросить, все заботы из головы выкинуть, свой хлеб в олеонафт макать – вот тогда человека можно подпускать к машине , и то через десять лет терпения!»[/I]
Эта цитата из «Происхождения мастера» звучит как описание инициации в некую религию, культ – бросить близких, оставить прочие мысли, пройти период испытаний. Техника – и есть новая религия, предлагаемая Платоновым.
Но не в подчинении человеческого разума миру машин, не в технократическом порабощении видит Платонов рецепт счастья, а в раскрытии человеком через технику своей сущности – через самопознание, интуитивное обретение себя, через инстинктивное, спонтанное следование порывам души. И в этом нашем «бессознательном» он видит основу порядка:
[I]«Дать бы нам муравьиный или комариный разум – враз бы можно жизнь безбедно наладить: эта мелочь – великие мастера дружной жизни; далеко человеку до умельца-муравья».[/I]
И вот в этом исследовании человеческой души и заключена вторая сторона творчества Платонова. Это поиски счастья, но не во внешних обстоятельствах жизни, а в самом человеке. Этот вопрос Платонов раскрывает в повести «Джан», которая среди других «технических» произведений стоит особняком. С первых же страниц повесть меня удивила тем, что техники здесь практически нет. Зато есть маленький народ «джан», который по определению своего названия «душа, которая ищет счастье». В моей электронной библиотеке эта повесть отнесена к жанру «фантастическая» - так оно и есть.
Назар Чагатаев, посланный на поиски своего народа с целью привести его к счастью, попадает в мир пустыни. Пустыня – значит – пусто. Его народ, некогда будучи угнетаемым и истребляемым, добровольно отрекся от жизни, и распался. Люди бродили по пустыне и жили по инерции, безвольно таская остатки материальности своих тел. И порой кажется, что жизнь каким-то фантастическим образом теплится в людях одним лишь духом. И как Моисей водил свой народ по пустыне 40 лет, чтобы вытравилось из сердец людских рабство, так и Чагатаев собирает, водит народ джан в этом материальном вакууме, питаясь корнями сухих растений и утоляя жажду влажным песком, вынашивает для них и для себя понимание счастья. И разобщенные потерянные люди через сближение, через обретение ими друг друга приходят к осознанию счастья:
[I]Никакой народ, даже джан не может жить врозь: люди питаются друг от друга не только хлебом, но и душой, чувствуя и воображая один другого; иначе, что им думать, где истратить нежную доверчивую силу жизни, где узнать рассеяние своей грусти и утешиться, где незаметно умереть… Питаясь лишь воображением самого себя, всякий человек скоро поедает свою душу, истощается в худшей бедности и погибает в безумном унынии.[/I]
Платонов во многом идеалист, его восприятие жизни оторвано от реальности. Пространство жизни его героев сферично искривлено как на полотнах Петрова-Водкина. И воспринимается необычайно живо и выпукло именно в тех местах, где мы привыкли видеть только безликую плоскость. Его проза символична, его язык звучит как язык пророка. И именно благодаря этому восприятию писатель способен узреть глубинные потоки реки жизни.
В этой искривленности реалий для многих может быть трудность восприятия его прозы. Но лично мое сознание, привыкшее находить истину через парадоксы восприятия, разглядело в мире Платонова правду жизни. Надеюсь, те, кому это также удастся, благодаря его книгам смогут заглянуть в глубины самих себя.[/COLOR][/B]
Добавить комментарий
Комментарии: 1
